Концовка фильма «Маяк»: что на самом деле произошло?
Фильм «Маяк» (The Lighthouse, 2019) Роберта Эггерса — один из самых загадочных и многослойных фильмов последних лет. История двух мужчин, застрявших на маяке во время шторма, превращается в параноидальный кошмар, наполненный мифологией, символизмом и психозом. Этот чёрно-белый фильм, снятый в соотношении сторон 1.19:1, с характерной зернистой плёнкой, сразу настраивает зрителя на необычную, тревожную атмосферу.
С первых кадров чувствуется влияние немецкого экспрессионизма, дадаизма и творчества Г. Ф. Лавкрафта. Простая завязка — два человека, прибывших на вахту — быстро оборачивается психологическим экспериментом, где границы реальности размыты. Концовка фильма вызывает особенно много вопросов: что произошло на самом деле, где заканчивается реальность и начинается безумие, и что символизирует последняя сцена с голым героем, лежащим на скалах?
Кто такие Эфраим и Томас: два одиночества на краю бездны
Действие происходит в конце XIX века. Молодой работник маяка Эфраим Уинслоу (Роберт Паттинсон) прибывает на изолированный остров, чтобы отработать четырёхнедельную смену под началом опытного смотрителя Томаса Уэйка (Уиллем Дефо).
С первых дней становится очевидно: Томас — деспот, одержимый морскими суевериями и ритуалами. Он отказывается пускать Эфраима к огню маяка, постоянно подчёркивая его подчинённое положение.
Эфраим, в свою очередь, скрывает своё прошлое. Вскоре выясняется, что его настоящее имя — Томас Ховард, а имя Эфраима принадлежало человеку, которого он, вероятно, обрёк на смерть во время лесозаготовок. Это преступление и вина — ключ к пониманию его внутреннего конфликта. Он страдает, мучается, и пытается обрести искупление — но вместо этого получает ещё большую изоляцию и давление.
По мере нарастания шторма они оказываются заперты на острове. Взаимоотношения между двумя мужчинами становятся всё более непредсказуемыми: от враждебности до откровенности, от насмешек до драки, от пьянства до истерики. Маяк становится метафорой замкнутого пространства, в котором всё человеческое стирается — остаются лишь инстинкты и тени прошлого.
Мифология и символизм: Прометей, Посейдон и смерть
Фильм буквально насыщен мифологическими отсылками. Прометей — главный образ. В греческом мифе он похищает огонь у богов и передаёт его людям, за что подвергается жестокому наказанию. Свет маяка в фильме — это символ «запретного» знания или божественной сущности. Томас Уэйк охраняет свет ревностно, словно он жрец, посвящённый в некую тайну, недоступную другим. Он даже проводит ночные ритуалы перед светом, раздевшись и стоя на коленях.
Когда Эфраим в финале нарушает запрет и поднимается к огню, камера словно ломается: изображение искажается, звук становится мучительным, а лицо героя искажает нечто похожее на экстаз и ужас одновременно. Это — момент истины. Но не освобождение, а крушение. Свет становится последним шагом на пути к безумию.
Также прослеживается образ Посейдона, бога моря, который карает героя за нарушение табу. Русалки, морские чудовища, проклятие чаек — всё это делает фильм не просто историей безумия, но космогонической трагедией, в которой древние силы мстят человеку за гордыню.
Психологическая интерпретация: один человек, две личности
Существует версия, согласно которой Уэйк и Ховард (настоящее имя Эфраима) — не два человека, а две стороны одной личности. Томас Уэйк — фигура отца, архетип разума, контроля и наказания. Ховард — младшее, импульсивное, грешное «я». Их взаимодействие — это психодрама, разворачивающаяся в голове одного человека, находящегося на грани психического срыва.
В пользу этой версии говорит множество деталей: оба носят имя Томас, остров — изолированное пространство, отсутствует внешнее вмешательство (смена с материка так и не прибывает), галлюцинации усиливаются, а сцены с русалкой и щупальцами могут быть проекциями подавленных желаний. Особенно показательная сцена, где Ховард находит амулет в виде русалки, одновременно плачет и смеётся — это кульминация его внутреннего конфликта, желания и вины.
Если рассматривать фильм как внутренний монолог человека, переживающего распад личности, то финал — логичен. Он добирается до центра своей психики — света — и сгорает в нём, не выдержав столкновения с правдой о себе.
Реальность или бред: можно ли вообще верить увиденному?
Фильм намеренно стирает грань между реальностью и фантазией. Мы не знаем, в какой момент герой начинает терять связь с реальностью. Возможно, уже с первых дней он погружается в мир иллюзий, вызванных одиночеством, чувством вины и алкоголем. И чем дольше продолжается буря, тем глубже он погружается в это болото собственного сознания.
Русалка, щупальца, голос из маяка, глаза, глядящие из света, сцены, где Томас превращается то в морское чудовище, то в мертвеца, то в змею — всё это может быть выражением глубокого психоза. Но Эггерс не даёт чётких границ. Это может быть и реальный мир, где мифологическое существует буквально. Или мы смотрим на человека, медленно сходящего с ума в полной изоляции, потерявшего счёт времени и границы тела.
Также стоит учитывать: в фильме постоянно нарушается линейность. Герои теряют счёт дням, не знают, сколько времени прошло. Это ещё одно свидетельство того, что восприятие разрушается, а значит, всё, что мы видим — субъективная реальность, поданная глазами несостоявшегося героя.
Последняя сцена: чайки, мясо и наказание
Финальная сцена — кульминация визуального и смыслового ужаса. Эфраим (или Томас Ховард) лежит нагим на скалах. Его тело изранено, открыто, а над ним кружат чайки и выклёвывают внутренности. Он даже не кричит — лицо его спокойно, почти смиренно.
Этот образ — визуальное воплощение наказания Прометея, только вместо орла — чайки. Ранее в фильме Томас предупреждает: «Нельзя убивать чаек — в них души погибших моряков». Но Ховард нарушает это табу, разбивая птицу об стену. Именно после этого и начинаются проблемы: буря, психоз, убийство, восхождение к свету. Всё закономерно.
Скалы, обнажённое тело, страдание, чайки — это картина расплаты. Герой добрался до знания, но так и не сумел его принять. Свет не просветлил его, а уничтожил. И теперь он лежит как труп — жертва собственной дерзости. Символическая смерть, где внутренности — не только плоть, но и душа, отданная стихиям.
Комментарии